Повести древних лет - Страница 37

Расшивы шли вниз от Доброгиной заимки, как называли свое первое пристанище ватажники, без отдыха четыре дня. Одинец старался перенять у Доброги его мастерство чертить на бересте. Сидя на корме своей расшивы, он рисовал речные петли и отмечал притоки. Понемногу получалось. Что же, и Доброга не в один день научился. Эх, Доброга, Доброга!.. Одинец сказал себе, что у него с Заренкой не любовь была — детская забава. И все тут. Он не хотел думать другое.

Ватажный староста шел на передней расшиве. Вдруг там подняли весла, а Доброга замахал шапкой, торопя задних:

— Наддай! Раз! Раз!

2

Берега расходились, и на правом виднелся дымок. Из воды торчал затопленный ракитник, за ним молодой прозрачной листвой зеленел березняк. Дым был густой, как от сырых дров.

Расшивы разогнались, проскочили кусты и врезались в мягкую землю. Повольники соскочили в воду и выхватили расшивы подальше, чтобы их не утащила река. Доброга приказал:

— Не спеши!.. Берите щиты, надевайте шлемы.

Неизвестно, что там за люди. Могут и побить, если подойти зря. Ватажники тихонько пошли берегом. Сколько там есть людей и кто они — лучше их застичь ненароком.

Вдруг где-то впереди закричал человек, слов не разберешь. И в другом месте закричали.

В березняке было тихо. Даже птицы молчали. Повольники переминались с ноги на ногу. Доброга потихоньку сказал:

— А заметили нас…

Повольники сошлись теснее и наставили рогатины. За березняком сразу открылось чистое место с широким обзором.

Так вот оно что! Это же мыс. Повольники пришли по левой реке, а вправо была еще река.

На конце мыса лес был сведен, деревьев почти не осталось, торчали острые, будто срезанные бобрами пеньки. Земля была утоптана, на жердях висела рыба, а дым тянулся из длинного берестяного балагана.

Маленькие лодочки бежали далеко ниже мыса. В них люди махали веслами, как муравьи ножками. Лодочки бежали быстро. Скоро они превратились в точки и скрылись за поворотом. Что же это за люди и почему они так испугались?

Повольники положили ненужное оружие и разбрелись по чужому стойбищу. Берестяной балаган оказался рыбной коптильней. В земле нашлись засольные ямы. И вблизи валялись кожаные мешки, шитые жильными нитками, набитые солью. Хорошая находка!

На берегу лежала лодочка, такая легкая, что ее поднял один человек. Лодочка была сплетена из прутьев и обтянута просаленной кожей.

Вот и гадай, что за люди здесь? Кожа на мешках и на лодочке была похожа на нерпичью. Но откуда в реке нерпа?

Под березами стояли избушки бежавших хозяев, устроенные из жердей, упертых комлями в землю и сверху связанных ремнем в пучок. Одни покрывала береста, а две были обтянуты кожей, как лодка.

Эти рыболовы, видно, не мастера работать топорами. Что за жилье! Одну избушку Сувор приподнял и развалил.

Повольники привыкли думать, что, кроме них, в Черном лесу никого нет. Вот и нашлись другие люди, и чужие, неведомые, как река.

3

Никто не заметил, откуда среди своих оказался чужак. Он свалился как с неба. Среднего роста, крепкий, с желтоватой кожей и с редкой черной бородой, чужак ходил среди повольников. Они ему не препятствовали: хочешь не хочешь — хозяин! Его спрашивали, но он не отвечал.

Трудно было понять, стар он или молод. Волосы были блестящие, со лба до темени тянулась лысина. Лицо же гладкое, без морщин и походка легкая. На чужаке были штаны из оленя и меховой кафтан, а ноги босые.

Чужак начал сердиться, подобрал палку с прикрученным острым и тяжелым оленьим рогом. Повольники смеялись:

— Вот так топор! — но сами расступились. Хватит по лбу, не поздоровится. Не драться же с ним.

Рыболов что-то заговорил, показывая на реку рукой и грозясь оленьим рогом. Было понятно, что он хотел прогнать повольников.

— Чего шумишь, когда нет силы? Надоел, — сказал Сувор и взялся за рогатину. — Сейчас я тебя укорочу!

Рыболов поймал рогатину за конец и так махнул рогом, что едва не достал Сувора. Сувор озлился и хотел кольнуть рыболова, но тот увернулся с криком и угрозами. Повольники потешались и подзуживали обоих.

Вмешался Доброга:

— Не тронь его, не дразни!

Сувор опустил рогатину; опомнился и рыболов, понимая, что силой ему не взять. Чужак бросил рог, подступил к Доброге и принялся о чем-то толковать. Староста вслушивался, но не поймал ни одного знакомого слова.

Староста поманил рыболова к мешкам и попробовал соль. Она горчила, но была достаточно хороша.

— Откуда берешь соль?

Рыболов слушал, склонив голову набок. Чужой — что немой и глухой. С ним приходится говорить руками, и он должен понять, что его не хотят обижать.

Доброга вытащил нож и показал, как он режет. Пальцами и словами староста объяснил рыболову:

— Тебя не будут резать, не бойся, не будут резать.

Рыболов сморщился, растолкал повольников и подобрал свой рог. Подражая Доброге, он тыкал в рог пальцем, а старосте в лоб и отмахивался:

— Ты меня не будешь бить, и я тебя не буду!

Повольники смеялись:

— Ишь, ты! Понимает. Стало быть, не драчливый.

Но тут рыболов оглянулся и показал Сувору кулак. Доброга позвал парня:

— А ну. Миритесь.

Сувор протянул раскрытую ладонь, но рыболов не понял. Доброга хлопнул по ладони Сувора. Рыболов улыбнулся и протянул свою руку.

Вздумав показать силу, Сувор сжал руку рыболова. Но хотя ладонь чужака была меньше Суворовой, она не поддалась.