Повести древних лет - Страница 25


К оглавлению

25

На шестой бирке Одинца застигла злая метель-поползуха. Он построил шалаш, ухитился ельником, чтобы не засыпало, и отсидел, как зверь в берлоге, два дня Метель навалила по пояс рыхлого снега, а Одинцу приходилось тащить салазки.

Просветы открылись на четырнадцатый день и беглец вынырнул из лесов, как сом из водяной глуби.

На пустошах торчали обгорелые пни после пала издали поднимался живой дым.

Починок был поставлен на высоком речном берегу. Надо льдом вверх днищами лежали расшивы и челноки. На реке кое-где около прорубей копошились люди.

Одинец скинул рукавичку и посмотрел на руку: черная, закопченная дымом и сажей. Он подумал, что и лицом он весь почернел. Кто узнает такого?

Толкнулся в калитку. Хозяйка ответила, что мужа нет дома, а без него она не пустит в дом чужого. Ну и леший с ней… Постучался рядом, и его впустили, хотя и здесь не было мужиков: кто в лесу, кто пошел в Загубье, новгородский пригородок, кто возится на льду и достает сига, тайменя, ряпушку, хариуса, снетка голавля-мирона, тарань, язя, плотву.

Словоохотливая и радушная хозяйка объяснила гостю, что не ошибся он, нет, как раз и угодил на реку Сверь, или Свирь, она же Сюверь, что значит Глубокая…

— А из Новгорода повольничья ватага проходила ли?

— Не было такой, не было. Мы бы увидели. А слух ходил. Новгородские сильно сбивались идти зимним путем на восход от Онеги-озера. Так это, точно. А не видали ватагу-то. Мимо ей идти, одна ей дороженька, по нашей Сювери-Глубокой. Где же тебе товарищей ждать тех, голубь, как не здесь-то? Живи.

Когда Одинец жил у Изяслава, на него нередко находило безделье, и он отлынивал от дела, меняя его на забавы. С первого дня жизни у Тсарга пришла перемена, руки все время просили работы. Парень соскучился по звонкой наковальне и по горновому пламени. Новый случайный хозяин оказался сереброкузнецом. В ожидании ватаги Одинец помогал ему лепить из воска серьги, застежки и наручные кольца, снимать формы и отливать красивые безделки.

Глава пятая

1

Старый новгородский пригород Ладога, что значит Приволновый город, стоял за тыном, на высоком берегу Волхова, недалеко от озера Нево. Ватага прибыла в Ладогу на четвертый день.

Старосты объявили дневку, отдых лошадям и людям. После Ладоги путь пойдет по невскому льду до Свирского устья. Нево летом бурное, а зимами вьюжное, его нужно одолеть за один день.

Повольники рассыпались по дворам Ладоги. Заренка с братьями пришла к родным. Там поднялся дым коромыслом. Хозяйки захлопотали, принялись топить печи. Мужики были рады бросить обычные дела ради гостей, почали новые липовые кадушки, потчевали дорогих гостей медом, пивом, не забывая и себя. Одна Заренка сидела смутная и грустная.

Хозяева не удивлялись на молодежь, которая оставляла семьи, меняла родное тепло, отцовскую заботу и материнскую ласку на широкую даль без мысли о том, что ждет впереди.

Отрастив крылья, птенцы улетают из гнезд, набравшись силы, медвежата оставляют медведицу. У всех одинаково. Разрастается семья и бросает от старого корня новые побеги. Так по разуму, но сердце чувствует иначе.

Заренка с тоской обнимала своего брата Сувора и, положив ему на плечо голову, говорила со слезами:

— Куда ты идешь, как будешь жить с одним Радоком?

Двоюродный брат Заренки Радок старше ее на два лета, а родной брат Сувор старше почти на три. Сувор такой же смуглый и черноволосый, как сестра. Эти две веточки Изяславова ствола вместе росли и всем делились не имея тайн. Сувор крепко дружил с Одинцом, не препятствовал ему и сестре любиться и горевал, когда Одинца выгнали из Города. Не стало Одинца, еще больше Заренка прильнула к Сувору. Девушка шептала брату:

— Я не хочу возвращаться домой, хочу идти дальше с ватагой.

— А как же без спросу оставишь мать и отца?

— У них и без меня есть кого любить.

— Дорога будет тяжела, сил у тебя не хватит.

Заренка вспыхнула, у нее сразу высохли слезы:

— А сколько баб и девок идет с ватагой! Что я, хуже других?

Если ответить по совести, то Заренка не хуже, а лучше многих. Едва научившись ходить, она не отставала от Сувора. Он с топором, и она тут: «Дай, я потяпаю».

Сувор с луком, и она тянет за тетиву с той же ухваткой. Они вместе гребли на челноках и вместе переплывали саженками Волхов, не боясь быстрого течения и мутной глыби широкой реки. Сильная и упорная, Заренка следом за Сувором проходила мужскую науку.

Не мог Сувор ни отказать сестре, ни согласиться с нею и ждал, чтобы скорее минула короткая дневка.

2

Но дневка затянулась. К утру закурились застрехи, и дым погнало обратно в избы. С каждым часом вьюжило все сильнее. Небо замешалось, и наступил такой темный день, что стало впору зажигать свечи, лучину и носатые фитильные плошки, налитые маслом.

Доброга собрал своих походных старост судить о ватажных делах. Из кожаной сумки-зепи Доброга доставал берестовые листки. Каждый листок выбран из лучшей, чистой бересты, тонко расщепленной и расправленной под гнетом. На них бывалый охотник начертил шилом пути, которыми он возвращался в Новгород с неведомой реки.

Длинная дорога легла не на один и не на два листка. Доброга подбирал их на столе один к одному не зря. На одном уголке каждого листка буковка показывала порядок, а на другом был выжат шилом крестик, обозначающий небесную Матку.

Доброга размыслил положение избы на Матку и раскладывал свои листки. На них были нарисованы речки, ручейки, болота, озера и озерки, леса, рощи, поляны. С листа на лист ползла змейка дорожки. Все видно, и все понятно. Кто с умом, тот не потеряется. А глупый, тот и в трех соснах заблудится. Доброгина речь не для глупых.

25