Не темная злоба обиженного, — высокие мысли и высокие чувства, для которых у него еще не было слов, железопламенно калили душу сермяжного воина. Он бездоспешный, в одной посконной рубахе, просунулся между латниками первых новгородских рядов, собой пробил строй вестфольдингов и умирал. Не напрасной смертью!
Его топтали чьи-то ноги, он не знал, — то ему знать не нужно. Он закрылся, одетый в льняную домотканую пестрядь, молчаливо-славным отчаянием тверже лучших доспехов.
У него в кулаке оказался источенный нож, которым он годами кромсал хлебушко, острил колышек для бороны, свежевал дичину, резал ложку. И для этого жала он, с грубой мужицкой побранкой, находил место в горле поверженного им копейщика-нурманна.
А с последним вздохом он еще ловил железную ступню какого-нибудь сына Вотана, великолепного ярла Мезанга, и валил его под братское новгородское оружие.
Он умирал молча и сам того не заметив. Не чувствуя смерти, он щедро отдавал своей земле всю кровь, щедро поил Мать драгоценнейшим красным семенем, из которого, держи — не удержишь, а поднимется к Свету великая поросль.
Слава!
Как в разливы на полузатопленном острове голые ветки тальника ловят плавучий валежник, так запасной отряд Гюряты тянул к себе уцелевших воинов из разбитых нурманнами головных полков земского войска. Слабый боевой запас случайного воеводы Гюряты разросся. И подходил новый полк — заильменские чудины. Они нашли пустой лагерь земских, узнали нужное от обозных и поспешили вдогонку.
Долгоногие, долгорукие, белоглазые, беловолосые, упорные в пахотном труде, с длинногласной, как сами чудины, речью, вот и они! А не более ли тысячи их прибежало, братьев? Со старшиной Эстемайненом, с подстаршинками Кааром, Луусайненом и Тоолом они не отказались обкосить свою делянку на железном лугу. Кто обут в лычницы, но многие босы. Эти, разувшись, побросали тяжеленные сапожищи, чтобы им и догонять и биться было поспособнее. Эх, родимые!..
Непривычно сладко, дико и для него как-то томительно шевельнулось кремнежесткое сердце грубого Гюряты. А не бабья ли вода у тебя в глазах, старшина? Не признается. Если и плакал до этого Гюрята, то лишь в люльке, жадно требуя безотказную материнскую грудь.
Нацеливаясь на зловеще смертельную игру решающего боя, от которого зависело быть или не быть новгородской вольности, Гюрята строил запасный полк не одним, не тремя, а шестью клиньями. В клиньях и по бокам ставил латных, в середине — бездоспешных. Хотелось бы закрыться латными сзади, кругом, как нурманны, но не хватало. Воевода бросал в бой всех, никого не оставив. Железная змея левого полка вестфольдингов растянулась и прижимала к правому полку смятые новгородские крылья, готовя им неизбежное и полное истребление. Но пробил страшную змею запасный полк. Да, со злого размаха Гюрята пробил несокрушимый строй, викинги потеряли порядок и свои боевые места. Копейщики смешались с меченосцами, и левый полк рассыпался. Не просто рассыпался: вестфольдинги ощетинились железными ершами, упирались спина со спиной. Но — тонули.
Теперь-то их уже доставали длинные новгородские мечи в длинных руках чудинов, кололи рогатины, захватывали крючкастые гарпуны, рубили топоры на двухаршинных топорищах, крошили железноголовые дубины.
На помощь своим приливной волной полился первый, правый нурманнский полк, но его, как медведя за гачи, остановили новгородцы, вырвавшиеся из смертных объятий разгромленного левого полка.
И впервые за весь долгий бой замялся оставшийся неразбитым полк вестфольдингов. Несокрушенный, убавившийся в числе, но еще могучий, он отбился со всех сторон, сохранил строй, набросал новгородских тел и замер, как в раздумье. Откатились и новгородцы, чтобы опомниться, оглядеться и разобраться по полкам. Боевые крики гасли, сменяясь стонами.
Лишь верстах в полутора от уцелевшего полка вестфольдингов еще ревел рог викинга, еще звал и о чем-то просил.
Погибшим полком вестфольдингов управлял ярл Зигфрид Неуязвимый, владетель Расваг-фиорда, и его друг Гангуар Молчальник из Брекснехольм-фиорда. С несколькими десятками викингов они успешно отходили к Городу; сильная кучка, огрызаясь и теряя бойцов, наконец вырвалась в чистое поле. Неожиданно они уперлись в преграду. В овражке широко разливалась речка, ее топкие берега растоптал скот, а следов брода не находилось. Вооруженный викинг тонет в воде, как камень и вестфольдинги замялись.
В этом месте викингов настигли новгородцы с Изяславом и Тсаргом. Кузнец и мерянин не расставались в бою. Зигфрид звал на помощь звуками турьего, окованного серебром рога.
Выйдя из страшной битвы, новгородские воины хотели добить нурманнов и сохранить себя. Сражаясь осторожно, они теснили врагов в топь, загнали в грязь и сковали движения вестфольдингов. Прибежавшие с Тсаргом меряне метали ременные петли. Нурманны рубили это опасное оружие, но новгородцы валили нурманнов по очереди, вытаскивали и добивали.
Свои не шли на помощь к загрузшему в топи выше колен Зигфриду Неуязвимому. Расвагский ярл, прозванный Неуязвимым за то, что ему удавалось выйти из многих сражений и сотен стычек без малейшей царапины, не захотел умирать, умывшись грязью. Вместе с Гангуаром Молчальником он вырвался на твердое место. Новгородцы расступились и замкнули кольцо. Мелькало железо, змеями вились арканы.
Отчаяние сделало берсерком Неуязвимого Зигфрида. Военное безумие, свойственное вестфольдингам, удесятерило его силы. С двумя мечами, — он умел биться обеими руками, — Зигфрид прыгнул, разбил кольцо новгородцев и встретился с Изяславом.