Повести древних лет - Страница 125

125

По Волхову паутиной заплелся туман. Над ним чуть видны высокие тонкие мачты дремлющих у пристаней и причалов расшив. А нурманнских драккаров ты, боярин, не увидишь. Они встали у нижних причалов, и ты это знаешь. Ты знаешь…

Ты не увидишь и Детинца-Кремля, он за тобой, городская крепость и хранилище, стоит сзади твоего двора. Там хранится городская казна, там склады городского добра, там живут ротники, которые дали Городу клятву-роту охранять Новгородскую Правду. А крепка ли в каждой душе ротника клятва, ты знаешь.

Воины-ротники спят в очередь и держат ночную стражу на городских стенах и у закрытых ворот. Другие следят за Городом из Детинца, с высокого места, где находится большое кожаное било. Около била лежат деревянные молоты. Если загорится в Городе или случится что-либо недоброе, ротники пробьют тревогу.

Сторожа не спят. Слышен звучно-протяжный крик:

— Сла-авен Сла-авенский ко-онец…

Слышишь отзыв:

— Пло-отнический сла-авен…

Перекликаясь, ротники борют сон и, по воинскому обычаю, проверяют товарищей. Кончив славить городские концы, перейдут к улицам. От улиц — примутся за знатных людей, за концовских и уличанских старост. Дай срок, ты, боярин, услышишь и свое имя. И прозвучит твое имя среди имен первых новгородцев.

Ставр разогнулся, взялся рукой за подстриженную бороду, расправил усы. Чтой-то пальцы липкие? Забыл после густого вина осушить усы. Боярин нашел дорогой рушник, вышитый дочерью, и утерся.

Воздух за окном густо посерел. Чу, запел петух. В светлице темно. Велеть вздуть огня, зажечь свечей. Ставр подошел к низкой дверце. За ней, перед лестницей, что ведет вниз, на войлочном конике спит кощей-отрок для прислуги боярину. Нет, не надо…

3

Возвещая полночь, по дворам перекликались первые петухи. В светлице не видно зги. Заглянул бы кто — не нашел боярина.

Ставр вспоминал дни, проведенные много лет тому назад за теплым морем, Понтом Евксинским, в великом каменном городе, Восточном Риме.

В жарко-голубом небе сиял знак власти кесаря, басилевса-автократора, золотой крест на храме Софьи-Премудрости. Над мощенной каменным плитняком площадью навстречу солнцу неслась конная статуя былого кесаря Юстиниана, и бронзовый идол поднимал в правой руке шар, хвастливо изображающий якобы власть кесаря над всем миром.

А сам тогдашний живой басилевс не шел, — шествовал. Закрывая автократора, теснились сановники и евнухи с позорно-бабьими лицами в тяжелых парчовых одеждах, из которых каждая равнялась цене хорошего парусного корабля. Изнывая от жары, облитые смердящим потом, сановники показывали римскому людству меч, скипетр и шар автократора.

Купец Никомах, приятель Ставра, шептал новгородскому боярину трудные, тут же забываемые имена сановников-евнухов и рассказывал про войско — охрану басилевса, которое плыло, сияя на солнце до боли в глазах. Войско разделялось на разные отряды — сапфариев, буккеллариев, экскубиторов, моглабитов, миртаитов, которые были по-разному вооружены. Все для того, говорил Никомах, чтобы внутри войска не произошло сговора против кесаря.

Было и совсем отдельное войско — варанга из славян, нурманнов, готов под началом старшин Акалутоса и Аритмоса, несшего не меч, а серебряную ветвь дерева пальмы.

Просверкав сказочным богатством, силой и властью, басилевс скрылся как сон. Вечером Никомах, напившись хиосского вина, тешился над автократором-базилевсом, глупым, полубезумным от пьянства и несказуемого распутства, которым, как облезлым, забитым ослом, правила жена и ее быстро сменяющиеся любовники.

Выболтавшись и протрезвев, Никомах опомнился, ползал червем, обнимал ноги своего гостя Ставра, молил новгородского боярина забыть крамольные речи. Грек испугался попасть в каменные темницы, вонючие подземные нумеры, запрятанные под дворцом басилевса…

Подлинно хороши римские золотые монеты номизмы, цизионы, тризмиционы, на них можно взять все, что увидишь. А само римское людство ничего не имеет, живет в смраде и вони, по каменным улицам от нечистот и падали не пройдешь, не то что на бревенчатых чистых мостовых Новгорода.

В Новгороде сухой виноград — сладкий изюм, фрукты и дыни пробовал не каждый мастер, не говоря о простых мужиках. В Риме дорогое лакомство нипочем, зато тамошний простой людин, заедая кислое вино сладкими заешками, не видит масла, сала, меда и мяса. Оттого-то они слабосильны, жидки духом и телом, не как новгородцы. Ставру не понравился пышный и ниши и Восточный Рим, он не хотел бы там жить. Ему милы родные новгородские места. А поучиться в Риме есть чему.

В Риме кесари сильны войском и иноземными дружинами. Кто перетянет к себе иноземные дружины, за кого встанет войско, тот басилевс-кесарь, тот правит Римом. Править легко. Трудно взять власть. Ох, как трудно!..

4

Боярину забылись далекие дни, когда в его душе впервые повернулся червяк и начал сосать сердце. Но день, когда вполне решился, помнит.

Ставр попал между жалобщиками-нурманнами и новгородским людством на судном вече-одрине над безродным парнем-головником, который убил знатного нурманнского гостя ярла Гольдульфа. Чтобы уйти от людей и не обидеть нурманнов, боярин притворился больным, но от себя, от стыда, не ушел.

Утекло много лет. В новом дальнем новгородском пригородке беглый парень дорос до поморянского старшины. Ставр свиделся с ним, когда Одинец вносил городу виру за убийство. Он кланялся Ставру, но лишь по обряду. У таких твердые спины. Одинец не пустил на поморье ни Ставровых, ни других приказчиков. Самовольно и самовластно живут поморяне и северодвинские выселки.

125